Ты заставляешь меня сердиться, глупый мальчишка. И в отместку я заставлю тебя плакать. От боли, не от обиды. Такое чувство, что пытаться обидеть тебя - дело совершенно бесполезное. Ты поднимаешься из погреба с бутылкой вина, как бы невзначай заслоняя ладонью этикетку. Наполняешь мой бокал. Я выдыхаю облако прозрачного сигаретного дыма. Забавно, при таком освещении он красный. «Кровавый туман, да? – думаю я, - как зловеще». И едва заметно улыбаюсь своим ассоциациям. Он подает мне бокал. Меня раздражают его белые перчатки, они портят атмосферу. Я делаю глоток, и тончайшее английское стекло лопается в моих руках. - Ты думал, я не замечу? – меня медленно наполняет гнев. Я никогда не любил «Семийон». Слишком мягкое, на мой взгляд, вино, предназначенное для юных кокеток и легкомысленных женщин. Я в ярости. Невежественный мальчишка. Он пытается удрать, потому что знает, что сейчас будет больно. Он с детства боится боли, и это мой главный козырь. Я грубо хватаю его за руку и запрокидываю на диван. Он пытается сопротивляться. Как глупо… Рубашка задралась как-то сама. Что ж, тем лучше. Тлеющая сигарета все еще в моей левой руке. Я вытаскиваю тонкую бумажную трубочку из рябинового мундштука. Как раз в нужную точку, чуть ниже солнечного сплетения. Он позволил мне узнать о его теле слишком много. Рахитные пальцы отпустили моё запястье. Он бьётся в конвульсиях, словно подстреленный зверь. Меня это возбуждает. Я наклоняюсь и шепчу ему, попутно слизывая слёзы с трясущегося подбородка: - Это будет тёмная и перченая ночь. Как «Шираз». Больше ты никогда не перепутаешь.
Ты поднимаешься из погреба с бутылкой вина, как бы невзначай заслоняя ладонью этикетку. Наполняешь мой бокал. Я выдыхаю облако прозрачного сигаретного дыма. Забавно, при таком освещении он красный. «Кровавый туман, да? – думаю я, - как зловеще». И едва заметно улыбаюсь своим ассоциациям.
Он подает мне бокал. Меня раздражают его белые перчатки, они портят атмосферу. Я делаю глоток, и тончайшее английское стекло лопается в моих руках.
- Ты думал, я не замечу? – меня медленно наполняет гнев.
Я никогда не любил «Семийон». Слишком мягкое, на мой взгляд, вино, предназначенное для юных кокеток и легкомысленных женщин.
Я в ярости. Невежественный мальчишка. Он пытается удрать, потому что знает, что сейчас будет больно. Он с детства боится боли, и это мой главный козырь. Я грубо хватаю его за руку и запрокидываю на диван. Он пытается сопротивляться. Как глупо…
Рубашка задралась как-то сама. Что ж, тем лучше. Тлеющая сигарета все еще в моей левой руке. Я вытаскиваю тонкую бумажную трубочку из рябинового мундштука.
Как раз в нужную точку, чуть ниже солнечного сплетения. Он позволил мне узнать о его теле слишком много. Рахитные пальцы отпустили моё запястье. Он бьётся в конвульсиях, словно подстреленный зверь. Меня это возбуждает.
Я наклоняюсь и шепчу ему, попутно слизывая слёзы с трясущегося подбородка:
- Это будет тёмная и перченая ночь. Как «Шираз». Больше ты никогда не перепутаешь.